«Мертвые не умирают» или «диббук всегда возвращается»
О книге Виктории Черножуковой и Владимира Веретенникова «Частные случаи ненависти и любви»
Лимбус Пресс, Санкт-Петербург, 2022
«Пойдём, сын, нам надо о многом поговорить.
Ты становишься совсем большим
и должен узнать, как появляются на свет идиоты...
Когда взрослым людям нужен идиот, они берут
первого попавшегося человека и говорят ему чуть-чуть правды...»
Сергей Лукьяненко
Диббук— персонаж еврейской мифологии, злой дух в ашкеназском фольклоре, являющийся душой умершего человека. Предполагается, что душа, которая в своей земной жизни не закончила своё предназначение,
может завершить его в форме диббука. («Электронная еврейская энциклопедия»)
Книга, о которой пойдет разговор, кажется простой по замыслу, но потом, спустя несколько дней после прочтения, понимаешь, что это далеко не так. Тянет вернуться к книжным страницам – что-то не дочитал, недопонял, не доспорил… Таким свойствами обладают произведения братьев Стругацких или Г.Л. Олди – авторов, которые не считают нужным объяснять читателю всё до конца, оставляя на его долю мысленное соавторство.
О чем книга? О том, как нормальные в общем-то люди становятся патологическими убийцами; о разрушающей силе ненависти; о том, что месть не приносит удовлетворения живым и не служит к упокоению мертвых… Да, но далеко не только об этом.
В довоенной Латвии жили два молодых человека – красавец-летчик, изобретатель, любимец нации – и скромный учитель истории, не блещущий красотой, коммунист, да еще и еврей вдобавок. Понравилась им одна и та же девушка, простая официантка, и надо же так случиться, что она предпочла историка. (На самом деле разумный выбор, мезальянсы обычно недолги). Горячий латышский парень не смог стерпеть такое и затаил в сердце обиду, усугубившуюся тем, что в Латвии произошел переворот и к власти пришли коммунисты, то есть его соперник резко взлетел по социальной лестнице. Ну а потом пришли нацисты, власть опять сменилась, и бывший летчик как-то оказался руководителем команды, истреблявшей евреев, собранных в гетто. Превращение героя в палача – очень сильные страницы книги…
Но все же главным героем этого противостояния становится историк. При ликвидации узников гетто он чудом выживает, очнувшись во рву под грудой трупов. Пуля карателя не только оторвала ему ухо и изуродовала лицо, но и превратила его в потустороннее существо, наподобие страшного диббука, демона, который не исчезнет с лица земли, пока не завершит свои земные дела. Не только облик, но и поведение этого человека становятся страшны. Историк уходит в партизаны и попутно ведет свой собственный террор, убивая всех, кто причастен к гибели в гетто его жены. Убивает по-всякому – и в бою, и подло. Режет спящих, стреляет в пленного…
Вторая линия повествования относится к началу 21 века. Вновь Латвия независима, но прошлое висит на стране как мельничный жернов. Если в 20 веке элементом, выбивающимся из рамок национального менталитета, были евреи, с трудом находившие в себе силы для индустриальной модернизации, то в 21 веке – это русские, не осознающие необходимость принятия космополитической культуры для жизни в постиндустриальном мире. Уничтожено старое еврейское гетто. Но возникло новое – «русскоязычное». Такое же неустройство и неуют, как и в прошлом гетто, тот же «юденрат», называемый «советом депутатов», такое же отсутствие перспектив… Разве что не выводят партиями на расстрел в ближайший лесок.
Авторы могли бы более четко провести параллели между двумя гетто. Ведь не случайно история повторяется дважды, и то, что стало трагедией, превращается в фарс. Понятно, что русский язык за границей ждет судьба идиш, понятно, что дети русских, возможно, с неохотой уча латышский, получают «отлично» по английскому языку… К сожалению, страницы, посвященные современному Даугавпилсу выглядят бесцветно. И не смешно, и не страшно…
Два других героя книги – современные нам молодые люди. Главный герой из современников – журналист из Даугавпилса, ведущий себя ровно так же, как вел бы себя молодой журналист в Пскове или Рязани. Никакой «европейскости» не прослеживается. «Не в коня корм». Судьба Латвии для него – нечто абстрактное, во всяком случае, не главное – по сравнению с судьбой России и русских. В этом он, конечно, похож на влюбившуюся в него девушку из Питера, для которой, в свою очередь, абстрактна судьба России – по сравнению с тенденциями общемирового развития, в которые она и намерена встроиться.
Теперь мы подошли к главной теме книги. Четыре героя, каждый на свой лад, ухитряясь одновременно писать книги, изобретать, воевать, убивать, предавать, ненавидеть, любить, мстить, спасать и быть спасенными, ищут, каждый по своему, ответ на один и тот же вопрос: «как правильнее жить мне и моему народу? Быть большими людьми в маленьком мире? Или быть маленькими людьми в мире большом?»
Вариант «больших людей в большом мире» героями не рассматривается в силу его заведомой утопичности.
У любого народа, столкнувшегося с трудностями модернизации, возникает желание объявить более успешных соседей педерастами и пойти своим путем. Знание части истины не служит к её пониманию, напротив – превращает человека в идиота.
"Идти своим путем" и этнос, и индивидуум начинают, когда магистральный путь им становиться недоступен. Можно задним числом придумывать какие угодно задачи сохранения чистоты расы, веры, обрядов и так далее, но по доброй воле никто не станет селиться высоко в горах или низко в болотах - скорее всего, соседи прогнали, вот и осталось искать "свой путь" и духовно торжествовать над жирующими в оазисах содомитами.
Как только Португалия в 16 веке потеряла независимость и стала частью Испании, так сразу выяснилось, что "нет на известной нам земле народа, которому все люди были бы обязаны больше, чем португальцам" ("Лузитанская монархия") и появилась теория «особого португальского пути».
"Особый английский путь" сложился в конце 16 века и сводился к идентичности реформации и англиканства, напоминающего выражение 19 века "Русский значит православный".
Польский особый путь, или "сарматизм", хорошо рассмотрен в исторической литературе и тоже связан с регулярными внешнеполитическими неудачами господствующего в стране класса (в сарматизме закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении Божественного промысла).
"Особый путь" сербов описан Святым Николаем Сербским уже в 20 веке. "История сербов, - отмечает Св. Николай, - вся трагична. Путь сербского народа ведёт по опасной крутизне над бездной…Этим путём может пройти без страха лишь лунатик. Если бы сербы смотрели только вниз в пропасть, над которой бредут…Они бы устрашились. Скоро упали бы и пропали. Но они глядели ввысь, в небо, на судьбоподателя Бога, с верою в Него - и шагали бессознательно или едва сознавая, что делают. А потому, они смогли преодолеть путь по отвесным скалам, каким ни один народ белой расы доселе не проходил."
В конце 18 века в период национальной фрустрации, мессианские идеи охватили Францию. По выражению Михаила Бакунина, "всякий французский работник, когда делает революцию, вполне убежден, что делает её не только для себя, но для целого мира, и несравненно больше для мира, чем для себя". Не правда ли, что при таком интеллектуальном повороте страдания сразу же становятся осмысленными? И вот уже интервенты отбиты и революционные полки несут на своих штыках свободу, равенство и братство...
Мессианство как торжество германского духа над бездуховным развратным Западом, который тогда начинался почти сразу за Рейном, началось с немецких поэтов-романтиков. Их дело продолжил Иоганн Готлиб Фихте ("Речи к немецкой нации") и мадам де Сталь ("О Германии"). Германия представлялась неким духовным гигантом, возвышающимся над остальными торгашескими европейскими народами, пораженными стяжательством и половыми извращениями. Немцы с их великой поэзией, музыкой, философией были, оказывается, совершенно чужды мелочам быта и духу потребления. Гейне писал: "Французам и русским досталась земля, Британец владеет морем, А мы- воздушным царством грёз, там наш престиж бесспорен. Там гегемония нашей страны, Единство немецкой стихии, Как жалко ползают по земле Все нации другие." Конечно, это помогало духовно преодолеть трудности перехода к рыночной экономике, но к реальности отношения не имело.
Менее чем через век после написания Гейне этих строк, его книги будут сжигать на площадях желающие найти очередной «свой путь», на сей раз – «истинно арийский».
Книга Виктории Черножуковой – на самом деле про обречённость мессианства. Еврейского, нацистского, русского… Про то, как желание идти своим путем приводит к пропасти. Про то, как из гетто можно сбежать только в другое гетто, пусть даже оно называется «Земля Обетованная». Про то, что культуру не сохранить, если она становится никому не нужна – а ведь всякая культура рано или поздно становится никому не нужна…
.... Многие народы пытались пойти "своим путем". Много было идеологий, объединяющих якобы «близких по духу» или крови, или цвету… Панмонголизм, пантюркизм, негритюд, панславянизм… Практически все африканские и латиноамериканские народы, половина исламских стран, Япония, Таиланд, Камбоджа, отдельные провинции Индии, прошли через соблазн «особого пути» - то есть все страны и народы, для кого путь модернизации, основывающейся на индивидуальной свободе, оказывался невозможным - навсегда или на время. Многие народы быстро понимали, что путь вверх - один, и надрываясь, избавляясь от балласта в виде целых слоев населения, начинали карабкаться вверх, догоняя лидеров. Другие деградировали; лучшие их представители бросали следовать нелепице и эмигрировали....
Ни один из героев книги не смог преодолеть своей ментальной ограниченности, чем бы она ни была вызвана – национальностью, религией, идеологией… Двое из них погибли – точнее, они стали мертвы еще тогда, как только поверили в возможность исключительности, неважно на какой базе – нацизма, сионизма, коммунизма... Еще двое – остались живы, но судьба их уже предрешена, потому что мертвецы не умирают. Впрочем, кто знает – вдруг Виктория Черножукова напишет продолжение?
Юрий С. Шевчук