The city under the influence of the past and future

Книга «Живые Города: руководство к действию для городских героев». (Москва, 2020) — рассказ о своём общественном движении и одновременно наставление для тех, кто ещё не вовлечён в движение, но тоже хочет действовать. Дело полезное и нужное. Однако оно в немалой степени страдает, по крайней мере, тремя недостатками, характерными для многих сегодняшних авторов.
Во-первых, создатели книги излагают свои идеи так, будто до них вообще ничего не было и жизнь на этой планете появилась только с их рождением.
Во-вторых, не учитываются перспективы развития человечества и, в частности, тотальное наступление будущего, о чём говорят многие специалисты и за рубежом, и в России. Нет попытки  осознать, куда движется мир и что ожидает нынешних молодых, когда они достигнут зрелого возраста.
Наконец, в-третьих, вся книга опирается только на наработанные практики и построена в модном нынче стиле алгоритмов: делай — раз, делай — два, делай — десять, делай — пятнадцать…Однако жизнь слишком часто не укладывается в алгоритмическое Прокрустово ложе, она намного сложнее, гибче, вариативнее…
Остановлюсь только на двух аспектах — прошлом и будущем.

 

Феномен Петербурга

Северная столица России — один из неповторимых городов мира. Неповторима она, в первую очередь, не столько своей архитектурой и огромными масштабами кварталов со старыми доходными домами, сколько тем, что оказалась межнациональным плавильным котлом, своего рода русской Америкой.

Объясню, что имею в виду.

В первой четверти XVIII века Пётр I усиленно приглашал на невские берега европейцев самых разных профессий. Корабелов, строителей, зодчих, ювелиров etc. Намного опередив Макса Вебера, русский царь отдавал особое предпочтение протестантам, причём по тем же причинам, которые знаменитый теоретик капитализма отметил как основополагающие для развития новой эры в истории человечества.

Одновременно из различных городов и весей России в юную невскую столицу Пётр приказал сгонять силой и завлекать всеми возможными способами работный люд, который опытом предков, собственным умом и трудолюбием добился успехов в своём деле.

В отличие от других  русских городов, в Санкт-Петербурге иностранцам дозволялось селиться не отдельно, «за речкой», а вместе с русскими. Кварталы (или правильнее сказать, слободы), в которых жили шведы, финны, немцы, французы, русские, — соседствовали друг с другом.

Фактически северная столица России превратилась в город мастеров, прибывших изо всех концов страны, а также из других государств. Нигде в России не было столько, как мы бы теперь сказали, профессионалов, как здесь. Вполне естественно, что каждый мастер хочет похвалиться своим умением перед другими и даже посоревноваться с ними. Так в Городе сложился культ профессионалов — тот дух, который потом, в будущем, сформировал рабочую интеллигенцию.

Из истории Петербурга хорошо известно, что уже во второй половине XIX века и в начале ХХ большинство петербургских рабочих выдвигали не политические требования, а экономические и морально-этические. Они выступали за сокращение продолжительности рабочего дня, улучшение условий труда, а кроме того — за уважительное отношение со стороны мастеров и прочего начальства. По выходным и праздникам всё больше петербургских рабочих одевались в выходное платье, хотя и не сшитое у своего портного, а купленное в дешёвых магазинах. И ехали на Невский или на центральный проспект своего района, чтобы чинно, не спеша прогуливаться парами, как заведено у состоятельных петербуржцев.

Даже во времена наибольшего наплыва иностранцев их в Петербурге насчитывалось не более 18 процентов. Но именно они с петровских времён задавали тон в Городе. И в отношении к своей профессии, и в манере одеваться, и в стиле поведения.

Я ещё помню, что в Ленинграде 1960-х годов, когда родители или бабушки-дедушки приходили в гости, за столом чаще и больше всего говорили о работе: «А вот у нас в цеху…», «А вот у нас на службе…» Мой дед дома — мы жили в коммунальной квартире — всегда носил брюки и свежую сорочку (никаких тренировочных штанов, тем более шортов или трусов, а также футболок не допускалось). На улицах не принято было громко разговаривать, ходить в расстёгнутом пальто, сквернословить во всеуслышание. А уж тем более — плевать на тротуар и бросать обёртки от конфет или окурки.

Всё это — наряду с вежливостью и предупредительностью — считалось типично ленинградским (петербургским) и шло оттуда из позапрошлого и прошлого веков — от иностранцев, а кроме того, от городской интеллигенции, которая и в ХХ веке во многом определяла петербургскую этику поведения.

Почему же в Петербурге-Ленинграде именно иноземцы и интеллигенция оказались законодателями столь важных для большого города качеств, которые сохранялись на протяжении двух с половиной столетий, причём невзирая  на Октябрьскую революцию, Гражданскую войну и блокаду, когда в культурных слоях Города образовывались огромные бреши, а само население дважды сокращалось до 600 тысяч человек и потом прирастало за счёт множества приезжих?
Это очень сложный вопрос. Ответ на него мог бы стать большим историческим исследованием. Но за неимением места и времени ограничусь лишь краткими оценками.

Первое. В обоих случаях — с иностранцами и интеллигенцией — это был слой городского населения, который сумел себя поставить в городском общественном сознании на завидную высоту. Такого положения удалось добиться за счёт высокого профессионализма, а также лучших качеств интеллигентности — порядочности, бескорыстия, деликатности, обострённого чувства справедливости и т.д.

Второе. Да, иностранцев, интеллигентов в Петербурге, мягко говоря, недолюбливали. Но вместе с тем очень хотели ими быть или, по крайней мере, походить, на них.

Стремление подражать иноземцам в манере одеваться, танцевать, разговаривать etc. уже в первой половине XIX века достигало в Петербурге таких масштабов, что Николай I — задолго до Сталина — объявил борьбу против преклонения перед Западом. В начале следующего столетия русские молочницы, подражая финским, говорили со своими покупательницами с акцентом, не стесняясь вставлять в речь слово «ливки» вместо «сливки», потому что все знали: финский продукт — самый качественный.

Такое же отношение было к интеллигентам. Петербуржцы постарше ещё помнят, как нередко можно было услышать: «Мой-то ухаживает за интеллигентной девушкой», «Она вышла замуж и вошла в интеллигентную семью», «Дочкин муж, ничего плохого не скажу, человек интеллигентный»…

Третье. Всякий нормальный человек мечтает о достатке, уважительности со стороны окружающих, чистой работе, разумном устройстве жизни — если не для себя, то хотя бы для своих детей. В Петербурге примеры такого бытия встречались особенно часто. Их копировали, одни — осознанно, другие — нет.

…Не может ли этот краткий экскурс в прошлое Петербурга послужить хорошим уроком для тех, кто хочет развивать нынешние российские города?

Культурная доминанта

В 1994 году журнал New Scientist посвятил теме грядущего специальный номер и назвал это грядущее «чужой страной». Не прошло и полутора десятка лет, как британский социолог Джон Урри в своей книге «Как выглядит будущее?» написал: «теперь эта “чужая страна” везде» [М., 2019. С. 9].

«Чужая» — потому что неизвестная. А неизвестная — потому что технологическая и социальная модернизация в последние десятилетия происходят постоянно и со всё возрастающей скоростью.

Но города — тем более мегаполисы — не могут меняться так же быстро, как технологии и подчиняющийся им наш образ жизни. Разрушать старые дома и прокладывать новые улицы взамен прежних, как это делалось в соответствии со «сталинским планом реконструкции Москвы» 1935 года, а затем и 1949-го, сегодня уже невозможно.

Сегодняшняя урбанистика  — самостоятельная научная дисциплина. При этом в первую очередь она стремится к тому, чтобы в будущем превратить города в комфортную среду обитания человека. Правда, не всегда берутся в расчёт индивидуальные особенности, что мы нередко видим, когда в историческом центре того или иного старого города появляются новые здания. Впрочем, эти претензии следует адресовать не учёным, а современным архитекторам…

Так как же развиваться современным городам? Позволю себе высказать на сей счёт несколько соображений.

Большой город  может стать комфортной средой обитания только в том случае, если принципиально уменьшится его плотность населения.

Проблемы пробок на автомагистралях и перегруженности общественного транспорта, особенно в часы пик, не могут быть решены прежними методами ХХ века. Сколько ни строй скоростных дорог с развязками, выделенных полос для автобусов и троллейбусов, сколько ни открывай новых станций метро — всё это не приносит принципиальных улучшений. Выход может быть только один — комфортные и быстрые средства сообщения между городом и пригородами, чтобы как можно больше людей имели возможность жить за городом и сам город, таким образом, перестал разрастаться вширь.

В связи с этим массовое строительство городских высотных домов должно уступить место загородному коттеджному строительству, а приток новых жителей в мегаполисы — ограничен.

Такому подходу к будущему городов могут способствовать не только запретные меры, но и распространение факторов, которые сделали бы загородное проживание более привлекательным, чем городское. Это поощрение работы на удалённом доступе, разработка новых видов скоростного сообщения, создание в коттеджных посёлках социальной инфраструктуры, ни в чём не уступающей городской, — детские ясли и сады, школы, поликлиники, больницы, художественные галереи, небольшие частные музеи, театры…

В перспективе мегаполис должен уменьшиться до своего исторического охраняемого центра, оставшись преимущественно средоточием туризма, культурных и научных учреждений, высших учебных заведений. По сути, он должен стать культурной доминантой своего региона.


Сергей Ачильдиев