Mystery of 1097

В 1097 году была вершина развития «византийского православного мира». Казалось, он одерживает победы по всем направлениям – военным, дипломатическим, миссионерским, экономическим... Между тем до гибели империи оставалось всего 107 лет…

 

В этом году состоялся Любечский съезд русских князей, съехавшихся в городок Любеч на Днепре с целью договориться о прекращении межкняжеских распрей из-за уделов и сплотиться против разорявших русь половцев. Распри не окончились, но в ближайшие годы несколько крупных побед над кочевниками одержать удалось, были созданы многокилометровые засечные линии, и с угрозой уничтожения Руси было покончено. 

В 1097 г. царь объединенной Грузии Давид Строитель перестал выплачивать дань туркам-сельджукам и повел планомерную и успешную борьбу за освобождение своей страны. Вскоре Грузия превратилась в мини-империю.

Армянская Киликия налаживает успешные дипломатические контакты с крестоносцами и вступает с ними в союз, становясь единственным православным государством, принявшим участие в крестовых походах. 

В самом плохом положении оказываются эфиопские христиане, потерявшие владения на Аравийском полуострове и отступившие от моря – как потом выяснится, навсегда. 

В том же 1097 году император Византии добился от проходящих через Константинополь знатных участников Первого крестового похода вассальной клятвы, согласно которой крестоносцы должны были передать завоёванные земли византийцам. Клятва эта полностью выполнена не была, однако победы крестоносцев в Малой Азии в сочетании с быстрыми действиями императорской армии позволили Алексею захватить ряд ключевых крепостей и подчинить своей власти плодородные долины на западе полуострова. Спустя несколько месяцев крестоносцы взяли Никею и передали её Византии. 

Западный мир по просьбе Византийской империи пришел ей на помощь и опасность завоевания Константинополя турками, актуальная еще в 1071 году, после поражения византийцев при Манцикерте, была снята с военной повестки. 

Немаловажный факт, обычно не учитываемый историками – к 1097 году Византия получила стабильный доступ к нефтяным самоизливным месторождениям в Тьмутаракани на Керченском полуострове, а значит – к массовому производству «греческого огня», соединения нефти с серой, фосфидом кальция и иными компонентами. Тьмутаракань – формально русское княжество, находящееся под Черниговским патронажем, имеющее полиэтничный состав населения, давно находилось в орбите влияния Византии, но сейчас, ввиду половецкой угрозы, империя предпочла его аннексировать, что было воспринято на Руси как минимум, с пониманием.

Между тремя крупнейшими православными странами – Русью, Византией, и Грузией – существовали общие границы и устойчивые морские торговые пути в обход половцев. Казалось бы, появление мощного Православного мира, от Балтийского до Средиземного морей, по силе равного «Священной Римской Империи», наступит со дня на день. Между тем ничего подобного не произошло…  

Почему вместо единства мы наблюдаем рост взаимного недоверия и враждебности? Почему православные войска перестают приходить на помощь единоверцам? Почему ничего похожего на крестовые походы – например, совместные действия по покорению Дикой степи – в истории православных стран отсутствуют? Почему Империя проиграла своим конфессиональным конкурентам мирное соперничество за Хорватию, Чехию, Боснию, Литву, Хазарию, Венгрию, Северный Кавказ? Наконец, почему отсутствует качественное проникновение византийского искусства, в том числе – литературных произведений, в повседневную нецерковную жизнь интеллектуальных слоёв Руси и Грузии? 

***

Напомним, что союз Византии и Руси, хотя и был заключен под военным давлением со стороны Руси, был взаимовыгоден на протяжении полутора веков. Русские войска в то время играли достаточно заметную и важную роль в боевых действиях на стороне Византии, договоренность об этом была достигнута в ходе дипломатической миссии княгини Ольги. Русские отряды помогали отвоевывать Крит у арабов.  В дальнейшем, при участии русских соединений, в правление Никифора Фоки, у арабов отвоевываются Кипр, Киликия, Антиохия (969 г.). А в 964 году дружина росов участвовала в неудачном походе византийского флота на Сицилию.

В 989 году киевский князь Владимир помог императору Василию II Болгаробойцу подавить восстания в стране с помощью шеститысячного русского корпуса, за это он получил в жены сестру императора Анну при условии, что Русь примет христианство и оставит в Византии своих воинов, участвовавших в усмирении бунтарей. Именно эти оставшиеся и сформировали варяжскую дружину. В 1016 году брат князя Владимира по просьбе императора Василия II участвует в подавлении восстания в византийской провинции Хазария. Тогда же русы участвуют в битве с болгарами при Пелагонии и получают треть добычи. В 1018 году воюют в Апулии и на Сицилии. В 1030 году русские наемники сражаются с арабами под Алеппо. В 1031 году русы участвуют в захвате города Эдессы на Евфрате. В 1034 году русские отряды в составе византийской военной помощи для эмира ибн Заира отправляются в Египет против его халифа. В 1034 году воюют в Армении. В 1041 году русские наемники участвуют в сражении при Малфи против норманнов. В 1042-м – наемники из Руси участвуют в свержении Михаила V.

После некоторого охлаждения отношений и заключения нового мирного договора Русь вновь обязуется давать своих воинов Византии. Но речь уже идет не об экспедиционном корпусе, а об отдельных наёмниках. В 1047 году с помощью русских подавляется восстание Льва Торника, идут бои с сицилийскими норманнами. В 1050 году росы участвуют в битвах с печенегами на территории Фракии и Македонии. В 1053-м – участвуют в кампании против сельджуков в Грузии. В 1057 году русские наемники воюют с сельджуками в Армении. В 1064 году участвуют в битве у Отранто против норманнов. В 1071 году продолжают теснить сельджуков в Армении, а в 1074-м – и в Грузии.

Но экспедиционный корпус, который мог бы переломить ход битвы при Манцикерте (1071), из Руси в Византию не был послан. Конечно, тому было множество субъективных причин. Вот только все они укладывались в общий тренд минимизации контактов: прекращение совместных воинских операций; сокращение числа наемников-русов в числе императорской гвардии; аннексия Тьмутаракани; постепенное прекращение работы византийских архитекторов на Руси…

О том, что именно русские поначалу составляли значительную часть императорской гвардии, мы можем судить по четырем актам второй половины XI века из архива Лавры св. Афанасия на Афоне. В них перечисляются иностранные наемники, квартировавшиеся как раз вблизи монастыря. Среди них русские, варяги, кулпинги (колбяги), болгары и др. В императорских хрисовулах от 1060, 1079 и 1082 годов вновь следует перечисление наемников, и русские с варягами вновь занимают первое место среди других народов. Однако с 70-х годов XI века в списках наемников начинают упоминать британцев, а количество русских постепенно уменьшается. К XII веку русские в составе варяжской гвардии практически не упоминаются, их вместе с истинными варягами заменили франки, то есть, западноевропейские рыцари.

Констатацию положения  мы можем увидеть в работе А. Н. Слядьзя «Военно-политические проблемы отношений Византии и Руси XI – начала XII веков»: «Во второй трети XII столетия Русь окончательно превратилась в сообщество полутора десятков самостоятельных «княжеств-королевств» и сконцентрировалась на внутренних противоречиях, разрешавшихся в ходе борьбы династических группировок Галича-Волыни, Ростова-Суздаля, Чернигова за овладение Киевом и сопряженное с этим формальное старшинство. Хотя контакты с Византией не прервались, а в некоторых областях (церковно-культурной или брачно-семейной) даже укрепились, погруженная во внутренние конфликты Русь, потерявшая Тамань и отрезанная половцами от Северного Причерноморья, более не представляла для империи какой-либо военной угрозы, равно как и утратила возможность поддерживать ромеев вооруженными силами. Константинополю приходилось вступать в отношения по отдельности с каждым из крупных русских княжеств, важнейшим из которых был Галич – единственный из «топархий, принадлежащих россам», – который имел общую, правда, нестабильную границу с Византией в устье Дуная. В 1140-50-е годы ромеи различали князей Руси именно по их «статусности» и модели взаимодействия с Византией: к примеру, Иоанн Киннам называет Юрия Владимировича Долгорукого (1125-57) «союзником» («symmachos»), а Владимирко Володаревича Галицкого (1141-53) «вассалом» («hypospondos») Константинополя.

Более короткая и безопасная торговая дорога из Галиции к границам империи и по морю и по суше через болгарскую территорию пришла на смену днепровскому и азово-донскому путям, а уплотнение половецкого барьера в низовьях Днепра и Северского Донца обусловило попытки русских князей утвердиться на Дунае. Потеряв Приазовье, Русь стремилась упрочить позиции в Низовьях Днестра, Прута, Дуная: она вынужденно отказалась от старых факторий ради вероятного приобретения контроля над перспективной торговой магистралью, ценность которой была очевидна уже с конца XI века. Вместе с тем значение данного района не ограничивалось одной коммерцией: междуречье Днестра и Серета и Нижнее Подунавье – ворота между Черным морем и Карпатами, через которые в XI – XII столетиях кочевники устремились на Балканы. Поскольку Византия не имела сил отодвинуть оборонительный рубеж к северу от Нижнего Дуная, властный вакуум в здешней «невоообразимой смеси народов» мог быть заполнен лишь русскими, которые мешали кочевническим вторжениям на Балканы, не пуская степняков через Дунай или нанося им удар в спину.

Хотя в середине XII столетия сотрудничество вооруженных сил Византии и Руси еще сохранялось, но это происходило крайне нерегулярно: интенсивность военно-политических контактов снизилась и уже никогда не достигала прежнего уровня.
Международные пути Руси и Византии начали расходиться, а их связи ослабли.»

***

Но только ли в «половецком барьере» было дело, только ли он мешал созданию «православного мира»?

Вероятно, единству мешали взаимная нерасположенность к тесным связям, причем как со стороны Византии, так и со стороны Руси. Насколько же объективным было отторжение друг от друга православных государств? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим характер византийского миссионерства. 

Хорошо описана история распространения православия Византией в работе Сергея Иванова «Византийское миссионерство: можно ли сделать из «варвара» христианина?» 

Византийское миссионерство всегда было государственной программой, в отличие от миссионерства католической церкви. Успех миссионерства гарантировался военной мощью Империи, угадывавшейся за спинами проповедников. Ушла мощь – упала и привлекательность православия.

Почти одновременно с Византией – в конце VI в. - начинается миссионерская деятельность Римских пап, оставшихся без политического покровительства. Эти миссии носили принципиально иной, нежели имперские, характер: они опирались не на военную силу, но исключительно на собственный авторитет миссионера, на его индивидуальность. В VII в. миссией занялись бродячие ирландские монахи, во множестве переселявшиеся на континент. Они заложили фундамент peregrinatio pro Christi amore, т. e. того индивидуального проповеднического подвига, который предпринимался в надежде скорее на мученический венец, нежели на реальное обращение варваров. Это — тот вид миссии, который никогда не был поддержан в Империи. Вообще теория индивидуального подвига, казалось бы, вытекающая из самой сути христианства, не получила поддержки на востоке, и далее мы попробуем объяснить причины этого.

Византийцы, похоже, в глубине души не верили, что варвар может стать христианином. Но еще больше они боялись того, что варвар действительно поймет и примет веру. Они относились к вере, как к знанию о сути вещей и, понимая задолго до Френсиса Бэкона, что знание – сила, не хотели делиться этой силой с ненадежными союзниками. 
Пользу от миссионерства они видели лишь в том, что православие служило к «замирению» соседей. 

«Первоначальный импульс христианства — всеобщность. Наличие христиан в Африке казалось Отцам церкви важным признаком универсального характера их религии. Но в византийское время ситуация изменилась: например, в X в. в Константинополе был создан императорский Менологий Василия И; над ним работали придворные художники, снабжавшие иллюстрациями помещенные в сборнике жития святых. Так вот, если в иллюстрируемом тексте появляется араб — гонитель христианства, то он наделяется подчеркнуто неевропейской внешностью; однако если араб оказывается героем жития, святым, — его изображают неотличимо от святых–греков. То есть святость словно лишала варвара его варварства — не только духовного, но и физического!

Еще меньше, чем оседлым народам, «везло» кочевникам, обращавшимся в византийское христианство. У них почти не было шансов снискать звание истинных христиан, если они не отказывались от своего образа жизни. Яркий пример тому — сочинение Феогноста, написанное в IX в. (но отредактированное, видимо, позднее, поскольку упоминаемые в нижеприведенной цитате куманы (половцы) становятся актуальными для Византии лишь в XI в.). Начинает автор весьма традиционно: «Все языци, получив возвещение о вере, уверовали во Христа и называются христианами». Затем из текста выясняется, что, несмотря на эту декларацию, есть евреи и мусульмане, все еще заблуждающиеся в вере. Но это еще полбеды: «А относительно куманов, которые живут наподобие бессловесных тварей, у нас и речи не идет: ведь они совершенно безбожны и нечеловекообразны (Περί γαρ Κομάνων τών δίκην αλόγων ζώων βιοτευόντων ούδείς ήμίν λόγος, άθεοι γαρ παντελώς ουτοι καί άπανθρωπότατοι)»т. е., как бы и не заслуживают христианства.» (Цитирую упомянутую выше работу Сергея Иванова).

***

Православное восприятие миссионерства не имеет ничего общего с западным миссионерством – основанном на индивидуальном выборе, активизме и организации единомышленников.
 Ни один византиец ни разу не задавался вопросом: можно ли крестить Гога и Магога, носителей ужасов Апокалипсиса? Ведь если это племена, то они состоят из людей, а у каждого из людей должен быть шанс на спасение души. Однако так рассуждали лишь представители еретических церквей, не связанных имперскими обязательствами и древней культурой Эллады.  
То есть, пока византиец рассуждал о равенстве народов во Христе, это было одно, но когда дело доходило до культурной или исторической преемственности, то варвары сразу же занимали место полулуюдей на границе цивилизованного мира, «христиан только по названию».

Государственный деятель XI в. Михаил Пселл воспринимает крещение варваров как совершенно мизерную возможность. В письме Исааку Комнину он называет три допустимых способа обращения с варварами: самое желанное и «любезное Богу» — их полное уничтожение, на втором месте — их отселение, на третьем — их подчинение. Крещение здесь вообще не упоминается.

Причем как-то идея Империи в головах византийцев уживалась с идеей христианизации. То есть неразрешимое ментальное противоречие современной России – желание одновременно и гомогенности, культурной и ментальной однородности общества, и его всеохватности, имперскости – имеет давние корни, еще в неосуществленном проекте православного византийского мира.

 Теоретически, конечно, весь мир должен был подчиняться империи, как носительнице и защитнице истинной веры, причем с санкции самого Бога; понятие «вселенский» никогда не исчезает из титулатуры императора Византии. Но в реальности у Византии никогда не было не только сил, но и желания подчинить себе такие далекие и чуждые страны, как Русь или Литва -  зачем императорам такое количество христианизированных варваров внутри границ Империи… Результатом противоречия между желанием иметь империю мирового значения и нежеланием иметь в её составе чуждые и ненадежные этносы, стало расщепление сознания имперских интеллектуалов, своего рода «культурная шизофрения» Империи, унаследованная и Россией. «Византийское Содружество Наций», в отличие от Британского, так и не было создано. 

Подспудное нежелание миссионерства подкреплялось и отсутствием в православии теологической основы для индивидуального подвига, кроме, разве что, мученичества. 

***

В католичестве к 10 веку сложился мощный социальный и интернациональный слой рыцарей, подчиняющийся определенным правилам – Рыцарскому кодексу чести.  В него входили предупредительность, самопожертвование, целомудрие, преданность, помощь обездоленным и беззащитным, доброта ко всему живому, умение держать слово, самоотверженность. 
Рыцарство – слой, входивший в структуру феодальных государств, но в то же время каждый его элемент, рыцарь, вне зависимости от степени знатности, был лично свободным. Основой рыцарского кодекса  была христианская вера западного образца, а точнее те её постулаты, которых не было в православной церкви – культ «Прекрасной Дамы», основанный на рождении Девы Марии в результате непорочного зачатия (в православии отсутствует догмат о непорочном зачатии Девы Марии, таким образом не унаследовавшей первородный грех) и исхождение Духа не только от Отца, но и от Сына – филиокве, создающий основу для делегирования энергии власти. 

В Катехизисе Католической Церкви (1985 - 1992) так объясняется смысл филиокве: «Восточная традиция прежде всего отражает природу первопричины Отца по отношению к Духу. Исповедуя Духа как Того, Кто «от Отца исходит» (Ин 15, 26), она утверждает, что Дух исходит от Отца через Сына. Западная традиция выражает прежде всего единосущное общение между Отцом и Сыном, говоря, что Дух исходит от Отца и Сына (Filioque). Она говорит это «согласно с законом и разумом», ибо извечный порядок Божественных Лиц в их единосущном общении подразумевает, что Отец есть первопричина Духа как «безначальное начало», но также что как Отец Единородного Сына, Он вместе с Ним составляет «единое начало, от которого исходит Святой Дух». 

Восточная традиция соответствовала Империи, где существовала антитеза «Император – подданные». Император (пока был жив) не делился властью ни с кем, даже с собственными сыновьями. Понятно, что византийским властям хотелось иметь такой же порядок и на небо.

Напротив, Западная традиция подразумевала наличие значительного слоя свободных людей, действующих самостоятельно, сообразно собственным представлениям о добре и зле. В единое государство их объединял не факт подданства, языковое единство или место проживания, а вассальная присяга, оммаж, добровольное обязательство служить своему сеньору строго определенным количеством времени и воинских сил. Причем рыцарь  автоматически не становился вассалом «вышестоящего по феодальной лестнице» сеньора – действовало правило «вассал моего вассала – не мой вассал». Иными словами, «властная имперская вертикаль» по византийскому образцу в раннем средневековье на Западе не была создана. Её заменил феодализм – строй очень устойчивый, где каждая ступень была независима и автономна. Автономность феодальных взаимоотношений, несмотря на постоянные торгово-воинские перемещения, была удивительной – замки, обороняемые десятками воинов, легко выдерживали годичные осады и даже монголы, столкнувшись с полосой горных замков в Адриатике, повернули назад. Некое подобие такой системы мы видим у горных народов Восточного Кавказа, которые более полувека сражались с монголами, находясь в их глубоком тылу. 

***

Сложившееся на Западе сообщество вооруженных индивидуальностей, обязанных клятвой перед Господом применять оружие для защиты всех, страдающих от несправедливости, создало новое общество, которое Шатобриан описывает так: «Франция тогда представляла федеративную аристократическую республику, так как она признавала над собой бессильного главу. Это была аристократия без народа… все члены её считали себя совершенно равными между собой. Самый ничтожный правитель, самый мелкий землевладелец, считал себя равным королю…». Для Древней Руси феодальная раздробленность считалась источником слабости; в католическом мире это положение стало источником силы. Можно сказать, что отсутствие принципа филиокве воспитывало подчинение; его присутствие – самостоятельность.

В результате применения вассальной системы («феодальной лестницы») родились личная ответственность и осознанное подчинение приказам, без которых невозможна была бы воинская дисциплина – а она не была бы возможна без делегирования и ответственности, что напрямую вытекало из принципа филеокве.

Поэтому на первый взгляд разрозненные рыцарские формирования все же дошли до Святой Земли и победили многократно превосходящих врагов, а в истории Руси мы знаем лишь один совместный поход, закончившийся грандиозным поражением на реке Калке от значительно меньшего числом противника.

Клятвы верности приносились и в Византии, и на Руси; но они принципиально отличались от вассальной присяги. Глава православного государства опирался на силу, стало быть клятвы подданных (платящих дань), и выгодные чаще всего лишь одной стороне, как данные под давлением, по совести, соблюдать было вовсе не обязательно. Они и нарушались сплошь и рядом. 

Оммаж давался только по доброй воле и был выгоден обеим сторонам. 

Ни один глава православного феодального государства, даже Николай Второй, не желал делиться своими полномочиями с кем бы то ни было, объясняя это трансцендентным источником власти. Источник Божественной мудрости, по определению, не может быть оспариваемым и иметь границы компетенции. В противовес этому положению границы компетенции рыцарства были жестко прописаны в клятве, добровольно взятых обетах и оммаже, то есть обязательствах служения. Отсюда - всего шаг до Великой Хартии Вольностей, принятой в 1215 году. 

Феодальная лестница подразумевала обязанности не только вассалов, но и сеньоров. В частности, оговаривался раздел военной добычи. В православных государствах отсутствие вассалов и замена их поддаными создала обстановку постоянного состязания между властью и подчиненными за ресурсы государства – власть стремилась направить ресурсы страны на важное для неё (власти) дело, а подданные, справедливо полагая, что ресурсы страны тратятся без всякого с ними согласования, старались как можно больше приватизировать из виденного вокруг в свою пользу. Чтобы властные фискалы не мешали им в этом, их подкупали, отсюда – вечная коррупция в империях. Становится понятнее кажущийся фантастическим факт, когда даже всем обязанный царю Петру Александр Меншиков старательно обворовывал «благодетеля». 

Как мы видим, итог раскола церквей дал гораздо более глубокие последствия, нежели обычно кажется, и привел к неосуществимости создания «православного мира» ввиду его изначальной ментальной ущербности, хотя попытки его создания не прекращаются и по сию пору. 

 

 

Юрий Сергеевич Шевчук, "Зеленый Крест"